Компромисс (Часть 7. Мой хранитель — ангел смерти)

Голос у певца был отвратный. Как будто ему причинное место дверью прищемили, и при этом еще и душат. Но неизвестного это, кажется, совершенно не парило.

Завывания нестерпимо резали слух, отдаваясь в отяжелевшей голове новыми вспышками боли, которые прочерчивали под слипшимися веками красно-белые полосы. Оборотень хотел попросить его заткнуться, но не смог даже разомкнуть губ, и был вынужден и дальше слушать эту какофонию звуков, способную вызывать только страдания.

Наконец ему удалось приоткрыть глаза. Неизвестный певец оказался шаманившим над ним врачом. А причиной столь фальшивого исполнения оказались наушники, из-за которых доктор-певец банально себя не слышал, с головой уйдя в работу.

Он был на какой-то базе. Но на какой, так сходу и не определишь. Серый потолок, кусок облупившейся стены, когда-то очень давно выкрашенной голубой краской — такое можно где угодно встретить. В помещении было совершенно темно, не считая того угла, отгороженного грязной полосатой простыней, в котором его и оперировали.

Оборотень присмотрелся к доктору: черная футболка, оттеняющая молочную белизну кожи, белый клеенчатый фартук в кровавых разводах, синяя бандана, из-под которой выбилась прядь светлых волос, медицинская маска. Никаких знакомых черт и знаков различия.

Почувствовав, что на него смотрят, доктор повернул голову и уставился на него льдисто-голубыми глазами с сумасшедшинкой.

«Неужели в этих краях все врачи чокнутые? — подумалось Оборотню. — Хотя, нет, у долговцев, кажется, нормальный был. Где же я видел эти глаза?..»

Врач тем временем сорвал с рук перчатки, швырнул их куда-то под стол и снял наушники.

— Не смотри на меня. Я стесняюсь.

Голос у доктора оказался до боли знакомым. Когда он стянул с лица маску и наклонился ближе, Оборотень узнал его: Херувим, наемник, любитель отрезанных голов.

Он рефлекторно дернулся в попытке оказаться подальше от этих страшных глаз, но к своему ужасу обнаружил, что крепко привязан к столу за лодыжки и запястья, и что он совершенно раздет, не считая простынки, прикрывавшей его от середины бедер до груди. Левая рука слегка занемела из-за торчавшей в ней иглы.

— Тише ты. Капельницу вырвешь, — наемник погладил его по голове и почесал за ухом как собаку. — А ты силен. Не ожидал, что ты столько протянешь. Вернее, было бы лучше, если бы не протянул. Я дал слово спасти тебя, и я его сдержал, потому что ты спас ее.

— Ппп…

— Пить? Нет, воды ты пока не получишь. Не хватало еще, чтобы ты под наркозом рвотой захлебнулся. Знаешь, сколько я с твоей ногой провозился, пока кости как надо собрал? И я еще не закончил.

— Пан…

— Ах, ты хочешь узнать, что с ней? Она здесь. Отдыхает. Из-за твоей невнимательности ей пришлось в одиночку драться с кровососом, и это чуть не закончилось для нее весьма печально. Я был о тебе лучшего мнения до сегодняшнего дня, вернее, уже ночи. Теперь даже не знаю, то ли лечить тебя дальше, то ли усыпить. Она просила лечить. А ты сам что думаешь? Всего один укол, и ты уснешь навсегда. Больно не будет, обещаю. — В пальцах Херувима хрустнула ампула. Он повертел перед его носом шприцом и улыбнулся ласково, но от этой улыбки Оборотню стало страшно.

— Не…

— Спокойных снов, дружок, — доктор вонзил шприц прямо в капельницу и снова принялся гладить его по голове. — Все хорошо. А хочешь сказку? Жила-была девочка. Однажды девочка пошла в лес по грибы и повстречала серого волка. Волк был голоден и хотел ее съесть, но девочка накормила его пирожками, почесала за ушком, и волк стал ходить за ней следом и охранять от других зверей. Потом она привела волка домой и надела на него ошейник. Так волк стал обычным сторожевым псом. Девочка выросла и вышла замуж за охотника. А пес так и остался псом, и довольствуется подачками с хозяйского стола, ибо приручаются волки на раз-два, если хорошенькие девочки приманивают их едой и лаской…

Онемение растекалось от руки по всему телу. Стало совершенно безразлично, что было, что будет, что есть. Накрывавшая тьма оказалась вовсе не страшной, скорее теплой и немного колючей, как шерстяное одеяло. Его пару раз качнуло и уволокло в эту уютную колючую тьму, где нет абсолютно ничего. Перед тем, как провалиться, он почувствовал, как его целуют в висок. Не таким уж и страшным оказался этот Херувим… и почему он вообще решил, что нужно бояться ангелов… даже если они несут смерть…

В отличии от Макса Хищника, Чикатиллыч был ранней пташкой, и имел привычку вставать, когда командир их группы только изволил отходить ко сну. Так они друг друга и дополняли, фактически, ни на минуту не оставляя своих подчиненных без руководства. Привычно плеснув в лицо холодной водой, он залил кипятком пакетик кофе и отправился проверять посты. Ночь прошла без происшествий. Поблизости видели разве что парочку зомби, бредущих куда-то по своим бессмысленным делам, да сталкера-одиночку, прошмыгнувшего мимо в поисках укрытия на ночь.

Завершив основные дела, Чик отправился в лазарет, узнать, не придушил ли за ночь Херувим бывшего монолитовца. Уж больно злобно он на него посматривал после марш-броска с Пандой на плечах. Как бы не передумал его выхаживать. От своего любимого ученика Чик ожидал чего угодно, кроме неподчинения приказам и несоблюдения кодекса.

А вот приступами неконтролируемой ярости Вим иногда страдал, впрочем, как и почти все они — работа нервная. Плюс его врожденная порывистость, замешанная на благородстве и тяге к прекрасному, и склонность к садизму, развившаяся под его чутким руководством. В итоге выросло нечто среднее между Ганнибалом Лектером и Леоном Кеннеди, и поведение этого нечто порой было достаточно сложно предугадать.

Он подошел к закрытой двери привычной мягкой походкой, и вошел без стука. Чтобы не произошло в лазарете ночью, теперь Херувим наверняка спит, измотанный вчерашним днем, и проспит еще, как минимум, час.

Чик ошибся. Монолитовец оказался вполне живым, хоть и валялся в отключке, но обложенный артефактами и укрытый одеялом. Панда лежала на диванчике в углу, то ли спала, то ли была по-прежнему без сознания. А вот Херувим бодрствовал. Вернее, пытался: он стоял и дремал, уткнувшись лбом в стену, рядом валялась пара пустых банок из-под энергетика.

Из одежды на нем были только штаны и футболка. Видимо, решил, что из-за холода будет труднее уснуть. Отросший за последние месяцы хаер закрыл его лицо наполовину. Вим вообще крайне неохотно стригся, предпочитая собирать волосы под бандану, или связывать их в хвост, когда было нужно быть внимательным, а в остальное время прятал за ними глаза, как за ширмой. Отучить его от этого не мог ни он, ни Макс, даже под угрозой материального взыскания.

Чикатиллыч подкрался к Херувиму со спины и положил руку на плечо. Тот резко развернулся, одновременно ставя блок и уходя в сторону.

— Чик? Ну нафига?

— Реакция есть, — улыбнулся наемник. — Ты их что, охраняешь? Боишься, что кто-нибудь придет и шею свернет? Кажется, сам вчера был не прочь?

— Да я, это… Мало ли… Женька просыпалась, воды просила. И этот … пока нестабильный. — Херувим снова уткнулся лбом в стену. — Я нормально…

Чикатиллыч принялся осторожно массировать ему плечи. Парень сильно перенапрягся накануне — мышцы как будто задеревенели, наверняка болят. Херувим, не открывая глаз запрокинул голову и мечтательно улыбнулся, прижавшись патлатой башкой к его руке. Чик так же не спеша размял ему предплечья и спину, по-отечески приобнял, положив подбородок на пахнущую мылом на макушку.

 — Шел бы ты отдыхать.

— Да…, наверное… а вдруг что…

— А если что, я тебя позову. До сих пор болит? — Чик провел рукой по обтянутой футболкой груди, обозначая пальцами два шрама: один чуть ниже левой ключицы, второй под правым соском.

— Уже нет. Но сейчас — да… Хватит меня лапать, извращенец.

— Дурачок ты. Я, понимаешь ли, волнуюсь за него, а он… Ты вчера серьезно угрожал, или блефовал?

— Могу лишь сказать, что мне бы очень не хотелось это делать. Но я бы сделал. Хорошо, что не пришлось.

— Уж не знаю, почему для тебя это так важно, но впредь следи за базаром.

— Извини.

— У тебя есть четыре часа на отдых. Дневную вахту никто не отменял.

— Слушаюсь.

Долго охранять сон гостей не пришлось. Через час очухалась Панда, а за ней и спасенный монолитовец. Чикатиллыч оторвал взгляд от экрана КПК и стал наблюдать за этой парочкой, благо они его пока не заметили.

— Херувим, ты здесь? — она поднялась с дивана и подошла к Оборотню, на ходу потирая глаза кулаками.

— Женька, что у тебя с шеей? Выглядит не очень.

— Ты бы себя видел, человек-лепешка.

— Даже видеть не хочу. Не знал, что у тебя в друзьях есть ангелы.

— Бредишь? Еще скажи, что тебя сюда единороги принесли, — Панда сипло захихикала. — Синие. Или ты под наркозом ангелов видел?

— Одного. Прости. Наверное, и правда фигню сморозил. Но почему… блин… наемника, который режет глотки направо и налево, зовут Херувимом?

— Потому что он сам так захотел, — Чик давился со смеху, слушая лепет этих двух едва не отошедших в мир иной. — Добро пожаловать в наш уютный дурдомик для «синих единорогов». Помнишь меня, Панда?

— Чикатиллыч. Вы здесь главный после Макса.

— Очень хорошо. Только зовите меня «ты». Я, конечно, старый, но не настолько. Херувим до вечера занят. По всем вопросам можно обращаться ко мне. Все необходимое вам оставили…

Проинструктировав гостей, Чик вышел из лазарета, оставив эту парочку осваиваться самостоятельно, и еще раз фыркнул: «синие единороги», так их еще не называли…