Буквоед
Само предположение о том, что эта общеизвестная шуточная поговорка имеет вполне определенный адрес, не может не показаться фантастическим. И тем не менее одно из письменных свидетельств трехвековой давности называет совершенно конкретное местонахождение этих самых «куличек». Да не где-нибудь, а в самом центре Москвы, в районе Солянки и стоящего по соседству древнего Ивановского женского монастыря, массивные стены которого выходят на Ивановские переулки.
Исторические пласты, в которых следует искать изначальное значение искомого топонима, удалены от нас на несколько тысячелетий. Кулишки – поистине археологическая древность, уцелевшая от тех первобытных времен, когда наши пращуры добывали себе скудное пропитание самым примитивным, так называемым подсечно-огневым земледелием – засеивали участки, расчищенные в лесу топором или огнем, и, сняв несколько урожаев, переходили на новые вырубки и огнища.
«Кулига», или «кулижка», согласно «Толковому словарю» Владимира Даля, – вырубленный, выкорчеванный, выжженный под пашню лес, росчисть, чищоба (не путать с чащобой!), пожег. «Кулижничать» – рубить и выжигать лес под пашню. Со временем слова «кулижка», «кулижки» обретали иной и более широкий смысл, ими стали называть поляны и пустоши, околицы и даже широкие сельские улицы («Шел Господь пытать людей в любви, выходил он нищим на кулижку» – из стихов двадцатилетнего Есенина.)
Были свои Кулишки и у древней Москвы. Пределы их можно было бы ориентировочно обозначить линией, идущей от бывшей Варварской площади (после революции – площади Ногина, ныне – Славянской) до площади Покровских ворот (имевших три-четыре столетия назад и второе название – Кулишские), далее – по дуге Покровского и Яузского бульваров до набережной Москвы-реки. Приблизительно «лоскут» городской территории чуть больше километра в длину и чуть меньше в ширину.
Московским Кулишкам суждено было стать местом невероятного происшествия и попасть благодаря ему в поговорку. Дело в том, что в годы царствования царя Алексея Михайловича в женской богадельне, или «нищепитательнице», как говорили в старину, устроенной при церкви во имя святых мучеников Кира и Иоаннана Солянке, поселился вдруг … “демон”, или, попросту говоря, бес. (Упомянутая церковь стояла в начале этой улицы, на правой стороне ее, в начале царствования Екатерины II храм был построен заново, снесен в 1934 году.)
Фантастическую историю эту предал гласности в одной из своих книг великолепный знаток московской старины Иван Михайлович Снегирев (1793-1868), историк, этнограф, фольклорист, профессор Московского университета, дав пространный пересказ старинной монастырской рукописи: «Этот демон делал старухам разные пакости, не давал им покоя ни днем, ни ночью, сбрасывал их с постелей и лавок, кричал им вслух разные нелепости, на печи, на полатях и в углах стучал и гремел… Это дошло до сведения набожного царя, он велел священникам молитвами действовать против злокозненного духа, но ничего не успели и только раздражали его…»
Тогда царь, по совету одного из придворных, вызвал в Москву из отдаленной пустыни праведного старца Иллариона (ставшего позже митрополитом Суздальским) и повелел ему изгнать наглого и зловредного беса во что бы то ни стало… «Семь дней с двумя иконами там подвизался в молитвах Илларион, читая каноны Иисусу, Божией Матери и Ангелу Хранителю… совершая водосвятие и произнося заклинательные молитвы против лукавых духов. Тщетно устрашал его бес стуком, криком и разными угрозами, кидал в него камнями, мешал ему класть земные поклоны… Молитвами преподобного совершенно был изгнан из богадельни. Такое событие сохранено в житии преподобного Иллариона, и на него намекает известная московская поговорка: у черта на Кулижках»…
Были Кулижки, но потом стали писать это слово так же, как произносили, – через «ш», а в поговорке Кулишки превратились в Кулички, наверное, под влиянием пасхальных куличей.
Вся стародавняя «чертовщина», приключившаяся на московских Кулишках свыше трехсот лет назад, очень напоминает одно из так называемых аномальных явлений, обозначенных как полтергейст, которое можно перевести на русский, как «шумливый дух» (или «шумливый домовой»).
