Главный редактор
Со стороны старого кладбища слышались глухие ритмичные звуки барабанов. Но если кто посторонний их и слышал, ему хватило ума убраться восвояси. Надвигающаяся осень холодным ветерком неспешно пробегала по невидимым в темноте ветвям, что-то недоброе шептала в кронах. За городом визгливо тявкнул шакал. Ответившие ему дружным воем собаки напугали припозднившегося пьянчужку. Пытаясь неумело креститься и бормоча себе под нос нечто, едва ли хоть отдалённо напоминающее молитву, старик частично протрезвел и зашагал быстрее.
Внезапно ему показалось, что сзади кто-то идёт. Глухо вскрикнув, пьянчуга резко обернулся, надеясь хоть что-то рассмотреть в рассеянном свете звёзд, не удержался на ногах и неуклюже повалился в мягкую дорожную пыль. Ледяной ветер пахнул в лицо. Схватившись за сердце, что готово было разорваться от острой боли, старик выгнулся дугой и придушено захрипел.
Секунд через семь всё закончилось: тело обмякло и осталось лежать посреди дороги светлым пятном, словно сломанная, никому ненужная кукла.
∙∙∙
На небольшом пятачке голой земли среди могил белели непонятные посторонним символы и письмена древнего языка. Горели чёрные свечи, расставленные по ближайшим надгробьям. За световым кругом барабаны отбивали ритм, что лишал разума слабых и погружал в колдовской транс. Среди всего этого танцевала красивая темнокожая женщина с глазами, лишенными зрачков. Движения тела были малопривлекательны — казалось, будто что-то ломает её изнутри: под такими немыслимыми углами она изгибалась. Она гортанно выла, меняя тональность, скорость и громкость своего пения. В свете трепещущих огоньков мокрая от пота кожа блестела, словно гагат.
К кольце свечей танцевала Ханна, моя мать. Будучи жрицей вуду она готовилась принять самого́ барона Самди и творила сейчас защитный круг. Я сидела на траве на границе тьмы и света, наблюдала за ней, училась, готовилась стать следующей мамбо.
Звучали невидимые барабаны, рядом с которыми, я знала, находится бокор — колдун, что управлял зомби. Эти несчастные добровольно отдали свои души жрице, чтобы придать ей сил, и сегодня стали личными музыкантами колдуна.
∙∙∙
Барон Самди за что-то прогневался на наше племя. Он приходит каждый год и забирает одну девочку в возрасте от пяти лет до своей первой крови.
Сказание, передающееся из уст в уста в течении ста пятидесяти лет говорит, что раньше мы были дружны с духами и жили с ними в мире, но однажды барон в ярости явился нам и забрал всех маленьких девочек , не оставив даже тел для захоронения. Вой и плачь стояли по всем деревням. Люди молились духам, но те не ответили; покинули нас. С тех пор жрецы каждый год плетут заклинание, охраняющее племя, но Самди все равно утягивает с собой одну девочку. И его злит, что он не может добраться до остальных.
Все мы теперь живём в городах. И казалось, что наступившая цивилизация должна положить конец этим суевериям, но духам всё равно, хотим мы в них верить или нет. Они желают получить своё.
∙∙∙
Что-то меняется в окружающем пространстве. Я чувствую холод, словно температура резко упала. Мамбо застывает, вскинув руки, глаза без зрачков смотрят в темноту, что живёт и дышит за кругом света, на лице вместо улыбки оскал зверя, готового к битве.
Из-за могилок, медленно переступая ногами, выходит старый пьянчуга Петер. Сначала я смотрю на него в недоумении: что он тут делает? Но потом замечаю, что его рыжая шевелюра и вечно красное лицо побелели, словно их коснулась рука смерти.
Ханна на мгновение прикрывает глаза, её зрачки возвращаются на место. Она опускает руки и негромко приветствует пришедшего:
— Барон?
Старик меняется на глазах. Его кожа стремительно темнеет и становится чернее самой ночи. На коротких курчавых волосах появляется цилиндр. Он облачён во всё чёрное: лакированные ботинки, узкие брюки и пиджак с фалдами. Довершает образ трость, у которой вместо набалдашника череп с рубинами на месте глаз.
— Ханна, моя любимая мамбо! Как я рад тебя видеть! Вновь.
Барон улыбается. Его слова могли показаться искренними, если бы не голодный блеск в глазах. Он повернулся ко мне.
— Прошлый раз ты не дала мне забрать эту девочку, теперь растишь её, чтобы она меня убила?
Он сделал в мою сторону только шаг. Увы и ах, но я для барона под запретом. Его глаза стали ещё голоднее. Он вскинул руки и выкрикнул:
— Итак! Приступим к поискам жертвы! — Посмотрел на мою мать и ласково продолжил: — Я ведь не уйду без жертвы, и ты это знаешь и ничего не сможешь сделать.
Барон зажмурилась и закружился на одном месте. Остановился и, не открывая глаз, стал водить рукой по воздуху перед собой. Сначала ничего не происходило, затем между ним и жрицей стали появляться и исчезать полупрозрачные, словно сотканные из тумана, лица девочек.
— Нет… Нет… Не та… Нет… — бормотал Самди, словно фрукты выбирал на базаре.
Очередное испуганное детское лицо возникло перед ним. Через мгновение проявились тоненькие ручки, платьице, что стало наливаться красным цветом, ноги.
Жрица вскрикнула. Я вскочила, зажав рот рукой: выбор барона пал на мою пятилетнюю сестру. Моя мать посерела от горя, по её щекам побежали слёзы, но я чувствовала, что она сосредоточилась ещё сильнее, стараясь не допустить барона Самди до остальных детей. А он наслаждался этими минутами, заинтересованно ждал, что же предпримет жрица.
Улыбнувшись, барон протянул руку в сторону Ханны и предложил:
— Потанцуем? Ты вместо неё.
Я видела, что моя мать умирала от ужаса и горя, но не могла согласиться. Я ещё не была готова, чтобы занять её место. А если на следующий год некому будет сплести заклинание, Самди вновь заберёт все души, которых он так жаждет.
— Ну же! — продолжал соблазнять барон, поглаживая мою сестру по головке, от чего её фигура становилась всё более плотной. — Потанцуй со мной!
— Я потанцую с тобой, барон Самди!
На меня уставились две пары глаз и в обоих читалось явное неверие в то, что я собраюсь сделать. Моя маленькая сестрёнка, почти перетянутая сюда, исчезла, и это придало мне сил довести до конца начатое. Я сделала шаг по направлению к барону.
— Добровольная жертва! — почти пропел он, зажмурился с улыбкой на лице, словно довольный кот и повел носом. — Чистенькая, вкусненькая. Мммм… — Мужчина облизнулся. — Пожалуй, тебя на долго хватит.
Барон галантно протянул мне руку:
— Маленькая леди!
— Ты снимешь с нас проклятие!
— Что? Не слишком ли нагло? — Самди недобро прищурился. — Пытаешься качать мне права? Думаешь, твоя душа настолько хороша, что за неё можно просить всё, что пожелаешь?
— Нет. Не только душа. Я вся твоя на вечность.
— Ты предлагаешь мне забрать тебя живой? Без права перерождения?
Мы наверное первые из живущих в этом мире, кому довелось увидеть на лице барона искреннее удивление. Моя мама не выдержала и от бессилия опустилась на колени. Сейчас и я, и она знали, что это действительно единственный способ раз и навсегда расплатиться с духами. Я смотрела на неё и мысленно прощалась. Повернулась к Самди. Его лицо изменилось — ни следа насмешки или злости. Теперь он смотрел на меня со смесью удивления, уважения и даже восторга. Улыбнулся.
— Маленькая леди!
Я подошла почти вплотную. В его руке тлела сигара. Барон затянулся и протянул её мне. Я затянулась следом за ним. И хотя никогда в жизни не курила, ароматный дым ворвался в мои лёгкие, как к себе домой. Подняв голову к звёздам, выдохнула струю вверх и почувствовала, что в мою руку вложили бутылку. Жгучий ром прокатился по пищеводу и устремился в кровь. Реальность слегка поплыла перед глазами. Я и не заметила, как мои руки опустели.
Барон приблизил своё лицо ко мне. Холод, исходящий от него, стал пробирать до костей. А он прошептал в самое ухо:
— Потанцуем?
Я вложила свою ладонь в его. Самди обнял меня второй рукой за талию, резко прижал к себе и впился ледяными губами в мои. Это было чертовски больно. Упёршись рукой ему в грудь я пыталась прервать поцелуй, но внезапно почувствовала, что его холод уходит. Кожа барона стала теплеть, и вот уже меня держит в объятьях живой мужчина. В голове словно взорвали гранату. Я вспомнила, кто я такая.
∙∙∙
У Самди всегда была супруга. Но, как и многие мужчины, он любил погулять. Участие в обрядах смертных, выпивка, зажигательные танцы в исполнении красоток — это всегда заводило барона. Как и любая женщина мама Бриджит ревновала. И однажды, в порыве яростного гнева, прокляла себя и мужа, наслав на обоих забвение. Она стала смертной, но перед этим успела сказать, что вернётся только тогда, когда он сможет её отыскать и узнать. Они оба забыли друг о друге.
Своим проклятием богиня мертвых стёрла себе память о своей сущности и вовлеклась в череду постоянных перерождений, никогда не доживая до двадцати пяти лет. Она всегда рождалась в одном и том же племени, и барон озлобился на этих людей, даже не понимая причины своего поведения. Он ослаб без своей жены и начал подпитываться девочками, высасывая из них души.
∙∙∙
— Мама Бриджит? Это правда ты? — неверяще шептал мой муж, сжимая меня всё сильнее, словно боялся, что я снова его покину.
А я плакала и гладила его по лицу. Барон вытер мои слезы, улыбнулся и предложил:
— Потанцуем?
— Потанцуем! — улыбнулась я в ответ.
Мы закружились в диком и завораживающе танце под музыку мертвецов, что неистово наяривали на своих призрачных инструментах, желая угодить своим господину и госпоже. Но перед тем, как мы переступили черту, отделяющую мир живых от мира мёртвых, я стёрла у людей всю память о моем пребывании в смертном теле.
Звучала музыка. Мы кружили в объятьях друг друга, уносясь всё дальше по звездным тропам. И души тех, кого мы призваны защищать, танцевали вместе с нами.
© Нина Шведок
