Ксёндз (часть 5)

Для тех, кто здесь впервые, предупреждаю, а для тех, кто нет, напоминаю:

18+!

Присутствуют ненормативная лексика, насилие, курение и алкоголь. 

Тем, кого все устраивает, приятного чтения.

Ксёндз (часть 1)

Ксёндз (часть 2) тут

Ксёндз (часть 3) тут

Ксёндз (часть 4) тут

И снова потянулись серые скучные дни. Сбыв хабар и пополнив припасы, они перебрались в Припять и занялись обмерами тамошних крупных аномалий. Таковых оказалось всего две, плюс, несколько электрических и гравитационных скоплений, которые интересовали ученых.  Расставив приборы, они отправлялись бродить по пустым дворам и заброшенным зданиям, стараясь не попасться на глаза порой шнырявшим по городу фанатикам и мутантам. Так прошла неделя. Отчеты, один за другим, улетели к заказчикам, контейнеры наполнились образцами и некрупными артефактами. Напоследок, им оставалось исследовать одну гравитационную аномалию, внешне походившую на «телепорт», но какого-то странного, зелено-розового оттенка. Она появилась сравнительно недавно, и представляла огромный интерес для исследователей. Только вот, никто еще не проверял, куда этот «телепорт» переносил. Это и было их задачей. Хитромудрый Герман, когда заключал с наемником контракт, предоставил ему список заданий на русском языке, лишь вкратце пояснив заинтересовавшие его пункты. Причем, светило науки «ботало» больше по–немецки, а английский знало только на уровне школьной программы. Больше желающих и, главное, способных объяснить, не нашлось. Ксендз, по незнанию языка, согласился со всем, решив, что разберется, а когда понял свою ошибку, очень сильно об этом пожалел. Без выполнения этого пункта он не мог расторгнуть контракт. Либо, он мог остаться без уже заработанных денег, фактически, выполнив всю остальную работу бесплатно.

Странный «телепорт» пугал обоих. Они уже не раз к нему подходили и бросали туда различные предметы, которые там благополучно исчезали, и даже не поленились изловить живого тушкана, на которого общими усилиями прицепили запасной маячок, чтобы проверить, откуда будет идти сигнал. Аномалия благополучно проглотила визгливого зверька. Два дня они шатались по Припяти и ее окрестностям, забирались на чердаки и деревья, но так его и не засекли. У маячка был не слишком большой радиус передачи. Видимо, аномалия выбрасывала предметы далеко за пределы города. Вряд ли она была способна выбросить их из самой Зоны.

– Единственный способ узнать, куда при помощи нее можно «улететь» прыгнуть в нее самим.

– А если туда один фарш долетит? Я не хочу подыхать. И ты тоже.

– Ну, хочешь, я туда прыгну? А ты будешь проводить замер. Потом нам нужно будет как-то друг друга найти. Либо, – добавил Ксендз неуверенно, – найдешь маячок.

– То есть, ты готов сдохнуть за эти сраные бабки?

– И честь корпорации. Кто станет с нами связываться, если мы перестанем оправдывать ожидания клиентов? И почему ты так уверен, что «телепорт» может быть опасен? Ты же не раз ими пользовался.

– И каждый раз у меня было чувство, что я умираю. Я не доверяю тому, что не может объяснить даже наука. Да, я трус.

Ксендз принялся объяснять Вовке, как пользоваться измерительным прибором. Минут через пять он сдался:

– Ладно. Цепляй на меня маячок и давай свои координаты ПДА. Я найду, как с тобой связаться.

– Вова, ты не обязан.

– Ни хрена я в ваших амплитудах не шарю. Один хрен, все испорчу. Давай, пока я не передумал.

Он встал перед аномалий и, собравшись с духом, шагнул вперед. На секунду закружилась голова и в глазах потемнело…

– Человек! Живой человек! Хвала тебе, Монолит, я больше не один в этом заточении. Да прибудет на все твоя воля…

Кильке еще не приходилось видеть фанатиков так близко. Он, конечно же, слышал, что они «кукухой» поехавшие, но, чтобы настолько… «Монолитовец» избрал для его убийства самый дебильнейший из способов: решил залобызать его до смерти, сопровождая вторжение в личное пространство страстными молитвами.

– А ну, отойди от него, а то пристрелю!

Фанатик ошалело уставился на появившегося следом Ксендза и, не выпуская Вовку из объятий, рухнул на колени. Со стороны это, наверно, смотрелось не очень живописно, но им было не смешно. Вокруг были все те же дома, но не обветшалые. Да и растительность выглядела так, словно за ней совсем недавно тщательно ухаживали: подстриженные кусты, ровная трава. Все это великолепие освещалось мягкими косыми лучами заходящего солнца. Повисло молчание, нарушаемое всхлипываниями сумасшедшего «монолитовца».

– Где мы, черт возьми, находимся?

– По ту сторону, – прошептал фанатик Вовке в штанину и вздохнул. – Проход сюда открылся за два месяца до того, как меня отправили сюда в изгнание. Разведчики не вернулись. Даже Преподобный не смог объяснить, куда проложила Зона этот «мост». Мы были в неведении. Я проявил недоверие, сказав, что Преподобный обязан знать. Я усомнился в нем, и в наказание он приказал мне проследовать по «мосту», отыскать разведчиков, если они еще живы, вернуться назад и рассказать. Я нашел разведчиков. Они мертвы. Я не смог найти способ вернуться назад. Теперь вы тоже пленники этого места.

– Тыц-пиздыц, добро пожаловать в Зазеркалье. И вот на хрена ты за мной пошел, курва?

– … огонь не горит, вода не течет, пища не насыщает, время не идет. Я часто здесь сижу в ожидании, что сюда залетит птица, чтобы хоть немного поесть. Позавчера сюда влетел целый тушкан – это был настоящий пир. Спасибо Монолиту.

– На здоровье, – не сумел не съерничать Вовка. – Это был наш тушкан и на нем был прибор. Он у тебя?

– Да, – фанатик вернул маячок и с наслаждением откусил кусочек галеты. – Перед этим летели ветки, камни. Из этого удалось развести огонь и мне не пришлось есть пищу сырой.

– Как зовут-то тебя?

– Марк.

– А если птиц нет? – Ксендз протянул успокоившемуся фанатику еще одну галету.

– Погибшие разведчики. Прошу, не заставляй меня говорить об этом. Мне и так очень плохо. Очень хочется воды.

– Ты жрал трупы?! – не выдержал Килька.

– Нет. Что ты? – Марк сжался, ожидая, что его ударят. – Я был вынужден залезть в карманы к моим мертвым братьям, чтобы поискать, что-нибудь съестное и воду. Они погибли не от голода. Они… сошли с ума и застрелили друг друга.

– Сколько ты здесь уже находишься?

– Судя по моим подсчетам, две недели. Время здесь стоит. Я делаю отметки, когда просыпаюсь. Но иногда забываю. А иногда часто сплю. Или, наоборот, редко. Невозможно отмерить время. Оно стоит.

– Как долго ты искал выход?

– Три дня. А может быть, четыре.

– А потом?

– Я молился. Не помогает. Как же я мечтаю о воде с неба…

Вовка с ненавистью глянул на закат и попытался задёрнуть штору. Как же ему надоела эта картина! По их субъективным ощущениям, с момента захода в аномалию прошло двое суток. А может, четверо?.. Фанатик не соврал: весь этот город был одной сплошной декорацией, все в нем было как голограмма. Они находили в пустых квартирах еду, но она почти не имела вкуса и запаха, и желудок от нее не наполнялся. Если отвернуться на секунду, то она снова оказывалась целой и лежала на том же месте, где ее взяли. Краны открывались, из некоторых даже текла вода, но ей было невозможно утолить жажду. Собранные здесь дрова просто не загорались. Они перепробовали поджигать все, что обычно могло дать тепло: ветки, доски, книги, но, стоило отвернуться, тщательно собранное вновь оказывалось на прежних местах. О том, чтобы отмерять время, не было и речи: ПДА наемника «заглючил», и, при попытке его включить, выдавал пустой белый экран, а потом снова отключался. По рации иногда проскакивали какие-то неразборчивые обрывки слов, а попытки передать сообщение раз за разом заканчивались неудачей. Часы в квартирах, куда они забирались в поисках хоть какого-то намека на выход, стояли на отметке 19:00. На отрывных календарях почти везде была дата: «27 апреля 1986г», кое-где попадалось 26 апреля, видимо, хозяева покинутых квартир второпях забыли оторвать листок. Временная петля замкнулась на одном моменте: через два часа после полной эвакуации Припяти.

– Черт, до чего же аппетитно выглядят эти котлеты! Пани, которая их приготовила, сейчас уже немолода. Интересно, помнит ли она, что оставила их на столе?

– Тебя это сейчас больше всего волнует?

– А вот их семейное фото. До чего серьезные. В Советском Союзе у всех были такие серьезные лица на фотографиях. Даже у детей.

– Тадеуш, соберись.

– Я собран. Не все ж с серьезным хлебалом ходить. Представь, что ты попал в огромный музей, где все можно пощупать руками.

– Воды осталось на пару-тройку дней, в лучшем случае. Жратва на исходе. Если мы не найдем, как отсюда выйти в ближайшее время, станем, как тот псих. Будем сидеть и ждать, когда сюда из нашего мира какая-нибудь птичка влетит, чтобы покушать. Ты этого хочешь? Есть еще трупы разведчиков. Как насчет малость попахивающей человечинки?

– Вова, ну не раскисай, – лицо наемника стало серьезным. – Мы не сдадимся и не станем такими, как Марк. Если есть вход, значит есть и выход. Мы его обязательно найдем. Обойдем всю эту сраную аномалию, но найдем. Нас же ждут дома. Вот тебя кто ждет?

– Никто. Родители умерли. Младшие в детдоме. Я хотел выбраться и их найти. Хотя бы посмотреть, какими они стали, пока я сидел за решеткой, но…

Вовка не плакал с тех самых пор, как почувствовал себя взрослым. А взрослым он себя почувствовал очень рано. Еще когда сестренка только родилась, он уже знал, что скоро мать снова вернется к прежней жизни, как было после рождения братика, а забота о мелких ляжет на его плечи. Вот с тех пор и не плакал. А тут, захотелось до зеленых соплей разрыдаться, когда Ксендз обнял его и погладил по спине.

– А за что ты сидел?

– За кильку…

Он рассказал ему и о родителях, и о деревне в которой вырос, о деде Мише, о братике с сестренкой, и о попытках творить для них маленькие «чудеса», о падле-бизнесмене, обвинившем его в том, чего он не совершал, и о своем желании вернуться и исполнить свою мечту. Фактически, излил душу. И, действительно, стало легче. Негатив ушел, оставив в теле легкую слабость. Сколько же они просидели на этом ковре в залитой мягким светом чистой комнате со следами поспешных сборов? Час? Два? Ксендз не торопил, давая ему как следует выговориться. Стало ясно, за что он получил свое прозвище: как священник, выслушал и не осудил. Есть такой тип людей – умеющие слушать. Тадеуш оказался именно из таких.

– А я вот тут подумал, под этим солнцем можно загореть?

– Что? – Вовка поднял голову, все еще пребывая в своих воспоминаниях. Глаза его были сухими – привыкший всегда держаться, удержался и теперь.

– Давай вылезем на крышу и устроим пикник.

– С дуба рухнул?

– Нет. Но с яблони однажды упал. Мы с сестрой в детстве такое иногда вытворяли…черт…

– Начал, так рассказывай.

– Сначала вылезем на крышу. Хочу на солнышке погреться. Заодно, осмотримся. Интересно, если мы здесь намусорим, там наш мусор появится? А давай напишем записку, положим ее в бутылку из-под водки и спрячем? Только нужно бутылку освободить.

– А что напишем?

– Что Герман – хуило, курвин сын и падло. И что нельзя подписывать с ним контракт, досконально не обсудив все пункты, иначе окажешься в полной дупе. Я помню место, где скрывался в прошлый раз от фанатиков. Туда и положим. Я ее там найду, прочитаю, стану умнее и не допущу той ошибки. И мы здесь не окажемся. Как я придумал?

– Но, если ты не подпишешь контракт с учеными, мы никогда не встретимся. Некому будет меня спасти, и меня убьют. Тогда уже уточни, на какой пункт контракта не стоит соглашаться.

– Верно подметил. Я напишу ее на польском, чтобы было понятно. И еще допишу, что я должен спасти человека на Агропроме, что это очень важно, чтоб ты наверняка остался жив. Правильно?

– Думаешь, сработает? Так значит, ты нашел бутылку с запиской и поэтому меня спас?

– Нет. Я ничего не находил. Но потом буду думать, что нашел. Черт, как все это сложно…

Идея залезть на крышу оказалась отличной. На нагретом за день бетоне было чертовски приятно сидеть, подставляя лицо под ласковые лучи апрельского солнца. Если не обращать внимания на застывший, как на стоп кадре, столб дыма над 4-м энегоблоком атомной электростанции имени Ленина, можно было представить, что ни в каком они не прошлом, а в самом, что ни есть, настоящем. Погожий вечерок выдался, в коем-то веке, и фанатики не бурлят. Такая уютная, томная тишина.

– А ведь мы сейчас что угодно можем друг другу рассказать. Все равно, после того, как спрячем записку, не будем об этом помнить. Как тебе перспектива?

– А если не сработает? Может потом неудобно быть.

– Вова, перестань. Ты же сам говорил, что чудеса случаются, если один их делает, а другой в них верит. На этом стоит любая религия. Поверь, что это случится. Ты, вот, был волшебником для своих младших. А для тебя – тот дед. Для него, наверно, тоже кто-то был. Я тоже был волшебником для своей сестры, или, скорее, я был рыцарем для принцессы. Я глупо выгляжу?

– Мне, значит, можно было глупо выглядеть, а тебе нет? Колись, курва.

Ксендз вздохнул, достал водку и отвинтил крышку:

– На здоровье!

– И тебе не хворать, – Вовка пригубил ради приличия и поморщился от послевкусия и воспоминаний.

– Когда она родилась, мне было пять. Как же она мне не понравилась, ты бы знал. Этот запах, мяуканье днем и ночью. Брр.

– Как будто я не знаю, что такое мелкие.

– Но к году она так преобразилась. Эти большие серо-голубые глаза. Такие красивые…

– Как у тебя?

– Да, как у меня. Ты на что это намекаешь?

– Извини. Не думал, что ты когда-нибудь скатишься до подобных разговоров. Ты же у нас волк-альфач, самец, вожак.

– Я с тобой сейчас, на правах вожака, знаешь, что сделаю, если будешь перебивать… Ну так вот, когда она подросла, матушка стала наряжать ее, как куклу. Когда мы приходили по воскресеньям в церковь, я всегда вел ее за руку и на нас смотрели все пожилые пани и говорили «какая прелесть». Если ей становилось скучно, она начинала капризничать, а я ее успокаивал. Она всегда меня слушалась. Потом я научился читать, и читал ей сказки, а она их потом пересказывала на свой манер. Но милой куклой Марта пробыла недолго. К шести она уже полюбила драться на игрушечных мечах и лазать по деревьям. Что поделать, мое влияние. Но при этом для меня она всегда была девочкой, принцессой, так меня воспитали. Каждое лето мы ездили семьей в Карпаты, отдыхать. Вот там-то и было настоящее место чудес. Не раз приходилось устраивать разборки с другими мальчишками из-за того, что они не хотели брать ее в свои игры. Меня это откровенно бесило. Почему Марта не могла стрелять из лука и бродить с деревянным мечом по лесу? Разве она не способна побеждать драконов? Потом это надоело. Мы уходили подальше от мест, где играли они, и сами бесились, как хотели. Вот тогда-то я с яблони и рухнул. Марта захотела конкретное яблоко, а оно было очень высоко. Став старше, я увлекся скалолазанием. Вскоре это увлечение подхватила и она. Потом я вырос, поступил в институт и уехал. Я появлялся дома только на каникулах. Мы все также ездили на лето в горы, но на драконов уже не охотились. Я заканчивал учебу и уже подыскал себе работу, когда Марта упала со скалы, отправившись в поход в компании приятелей. Решила показать, что без страховки тоже умеет. Сложный перелом позвоночника, переломы конечностей, долгое лечение, реабилитация. И очень много денег на все это. Вместо работы по специальности я пошел в армию по контракту – там платили больше. Потом услышал, что в частных военных компаниях заработок еще лучше, и, по истечении контракта, я вышел на такую и был принят. Мне было плевать на законность. Главным было то, что на эти деньги Марте сделали все необходимые операции, и сейчас она снова может ходить. Когда я возвращаюсь домой, мы снова ездим в Карпаты, гуляем по лесу, болтаем о том, как хорошо нам когда-то игралось на тех полянах, и у реки. Когда она устает, я беру ее на руки и несу, как принцессу… Из корпорации так просто не уйти. В итоге, меня занесло сюда. Вся наша группа погибла от рук этих сраных фанатиков. Мне помог какой-то старик в плаще. С ним был ручной псевдопес. Это он нашел меня в той яме. Старик вылечил меня, а потом ушел, на прощание сказав, что теперь я тоже должен дать кому-то второй шанс на жизнь. Этим кем-то оказался ты. А теперь, из-за моей невнимательности, мы оба оказались здесь. Видимо, я тоже не заслуживал второго шанса. Это моя расплата за то, что я сделал с сестрой. Если бы не мое стремление сделать из нее пацана, этого бы не случилось… Я так жалею о том, что научил ее играть в свои игры.

Ксендз залпом выхлестал половину бутылки, откинулся на спину и уставился в небо.

– То есть, раньше ты ходил в церковь, хорошо учился и был нормальным человеком, а теперь отказался от всего этого, и считаешь, что это твое наказание за ошибки прошлого?

– Да. Мой личный ад. Прости, что затащил тебя в него. Я планировал «завязать» после этой поездки, но… меня не пускает. Сначала фанатики, потом химера, теперь эта аномалия… иногда я думаю, что проклят. Это место… оно каким-то образом может заглянуть в душу… Только лицо Марты и воспоминания о детстве. Я… конченный человек, Вова. Если все получится, ты должен мне пообещать, что станешь другим.

– Я стану. Тем более, что я и сам этого очень хочу. А почему ты решил, что это только твоя вина? Она могла на ровном месте пострадать, попасть под машину, например. Или сама увлечься чем-нибудь опасным. Той же ездой на мотоцикле, или прыжками с парашютом. Не знаю, чем там у вас увлекаются…

– Нет.

– Что, теперь всю жизнь будешь маяться? Поклянись, что, если мы выберемся, ты «завяжешь».

– Да шоб я сдох…

– А вот теперь пиши записку.

Они спустились вниз только когда почувствовали себя относительно трезвыми. Оба не до конца понимали, как сработает то, что они задумали, а в настоящем появиться посреди Припяти пьяным – поступок, достойный премии Дарвина.

– Вот канава, в которую я заполз, когда меня подстрелили. Нужно решетку поднять – тогда ее уже не было.

Спрятав бутылку, они поставили все на место и огляделись – не изменилось ровным счетом ничего.

– Может, немного времени должно пройти? – предположил Вовка.

– Может, и должно. Знать бы, сколько.

Они вновь отправились бродить по дворам и домам, в надежде отыскать хоть что-то, напоминающее «телепорт».

Как и Марк, они делали пометки в блокноте, приблизительно отсчитывая время своего заточения. На третий день после того, как они спрятали записку, принесенная с собой вода закончилась.

– А вот теперь мы в полной жопе, – констатировал Килька и отшвырнул пустую бутылку. – Когда уже твое «чудо» произойдет?

– Я не знаю.

На пятый наступила апатия. Проснувшись в очередной квартире, Вовка равнодушно констатировал, что ничего не изменилось. Ксендза он отыскал в соседней, лежащим лицом вниз на аккуратно застеленной двуспальной кровати. Килька сам его туда прогнал, так как наемник ходил из угла в угол, что-то бормотал и мешал спать. Перед тем, как угомониться, он на кой-то ляд разделся до трусов, свалив свое шмотье на полу в кучу. Рядом лежал сорванный с шеи крестик.

На появление Вовки Ксендз не отреагировал. Вряд ли он вмиг потерял всю свою чуткость, скорее, его охватило такое же безразличие к происходящему, что и товарища. Килька присел на краешек постели и стал разглядывать татуировку, отражавшую сущность этого странного человека: оскалившийся волк в сутане, держащий в одной лапе крест, а в другой – окровавленный меч. Святоша, ставший убийцей, отказавшись от рая ради счастливых глаз родной сестры. Теперь Вовка понимал, почему излом говорил про девочку: в своих мыслях и грезах о предстоящих встречах Тадеуш видел не взрослого человека, а все ту же девчушку с игрушечным мечом, с которой они когда-то охотились в горах на воображаемых драконов.

Устав сидеть в тишине, Вовка растолкал наемника и заставил его одеваться.

– Куда сегодня пойдем? – поинтересовался тот, зашнуровывая ботинок.

– К птицелову. Посмотрим, как он там, не сдох еще? Если нет, спросим, где он сам успел походить, прежде чем сдулся.

Фанатик, хоть и был еще жив, но выглядел совсем изможденным. Он равнодушно глянул на приближающихся одиночку и наемника и продолжил катать по земле черный шар, похожий на маленькую мину-рогатку, явно аномального происхождения, и что-то мычать.

– А вчера там была вода с неба. Сюда капли долетали, – вместо приветствия сообщил Марк, когда они подошли.

– Кур-р-рва…Откуда у тебя это, – ошалело произнес Ксендз, указав на артефакт.

– А, это. Это выкатилось мне под ноги, когда я скитался в поисках выхода. Мы не пользуемся артефактами. Обычно мы отдаем их старшим. Бесполезная вещь, пригодная лишь на то, чтобы продать неверным. Ни съесть его, ни выпить.

– Кур-р-рва матка, все это время у тебя в руках был ключ от этой клетки, дэбил!

– Ключ? – фанатик с недоверием посмотрел на свою игрушку.

– Да, холера, – от возбуждения Ксендз беспощадно шипел, мешая русские слова с польскими так, что понять его был способен только привыкший Вовка. – Я у ученых такую штуку видел. Она называется «компас», хуй че в око, кур-р-рва!

– Ксендз, тише, он и так нихера не соображает. Как им пользоваться знаешь?

– Теоретически.

– Марк, хочешь отсюда выйти? Отдай ему артефакт.

– Да я этому дурню и так голову оторву, все равно он ей не пользуется, – наемник выхватил из руки Марка «компас» и вытянул его перед собой на сложенных лодочкой ладонях. – Вова, смотри. Видишь, как «рожки» двигаются? Нужно как можно четче представить, куда хочешь попасть, и они будут удлиняться в сторону нужного направления, указывая путь.

– Кажется, получается.

– Ступай точно вслед. Я не знаю точно, как это работает, и не хочу, чтобы ты потерялся. Эй, птицелов, если хочешь пошли. А нет, так сиди здесь, как дурак.

Фанатик поколебался, решая, принимать ли ему помощь от неверных, поднялся на нетвердые ноги и побрел следом за Вовкой. «Компас» довольно долго водил их по чистым, ухоженным улицам, как будто сама Зона насмехалась над ними за то, что они не воспользовались ее подарком раньше.

А потом наступила ночь. Холодный ветер игрался с сухой листвой, гоняя ее по растрескавшемуся асфальту, порой кидая охапками в недовольно огрызающуюся разрядами «электру». Небо вторило ей вспышками молний и близкими громовыми раскатами. Вот-вот должна была начаться гроза.

ПДА в кармане наемника ожил и запиликал, принимая дошедшие наконец сообщения. Ксендз достал его и принялся торопливо читать.

– Сколько, по нашим подсчетам, мы там пробыли?

– Неделю.

– Семецкий погиб девять раз. Нас не было девять дней, Вова, – он потянулся к груди и печально вздохнул.

– Ты это потерял? – улыбнулся Вовка, доставая из кармана обрывок шнурка с крестиком. – Помнишь, что пообещал?

Небо над головой с оглушительным грохотом разверзлось и хлынул такой ливень, что видимость сократилась до нескольких метров.

– Вода! – завопил Марк, протягивая руки к разверзшимся небесам. – Дождь! Слава Богу, дождь!

Немного успокоившись, они отправились к канаве, в которой спрятали свое послание, но нашли там лишь осколки стекла – изменить прошлое оказалось невозможным.

В зале ожидания аэропорта «Борисполь» было многолюдно. За столиком в кафе сидели двое мужчин. У того, что повыше, внешность была какой-то породистой, и, в то же время, неброской: гладко выбритое лицо, внимательный взгляд, прямой нос. Точные, размеренные движения атлетически сложенного тела выдавали в нем спортсмена, или того, чья работа связана с применением физической силы. Одет он был в чистые светлые джинсы с аккуратными потертостями и добротную спортивную куртку темно-синего цвета, из-под которой виднелась черная водолазка. Под ногами стоял простенький серый чемодан на колесиках.

Тот, что пониже и помладше пришел его проводить. Выглядел он также аккуратно и неброско, но гораздо проще своего товарища. Почти такие же джинсы и куртка, свитер, черные кеды с полосками. На первый взгляд, ему можно было дать не больше семнадцати – худоба и угловатость делали его похожим на подростка, если бы не взрослая серьезность взгляда и далеко не детское выражение лица – он многое успел повидать и далеко не всем остался доволен. В его модно подстриженных темных волосах кое-где виднелись белые нити седины.

Старший пил пиво из высокого фирменного стакана, а его товарищ предпочел лимонад. Все формальности были соблюдены. Слова сказаны.

Мужчина взглянул на часы и поднялся. Поднялся и его провожатый.

– У тебя есть все необходимое, чтобы справиться, Вова. Не повтори своих прежних ошибок.

– Ты тоже, – он не спешил отпускать сжатую руку. – Тадеуш, я тебя никогда не забуду.

– А я тебя, ебанутый кролик.

– Я не ебанутый. Передавай привет Марте.

– Непременно.

Он развернулся и направился проходить регистрацию.

Вовка вышел на улицу и побрел к остановке. Ему предстояло сделать множество дел, которые он запланировал еще там, пока они заканчивали работу и выбирались назад.

Вскоре он снял времянку в частном секторе и устроился подмастерьем на автосервис. В перерывах между работой и отдыхом он стал посещать автошколу. Полученные за подарок излома деньги он решил пустить на свои «хотелки». Когда права были получены, он занялся наведением справок о ближайших тату салонах. Определившись, он договорился о встрече с мастером и долго объяснял, что именно хочет. Вскоре эскизы были готовы. Через несколько сеансов от его «партаков» остались только воспоминания. Теперь на плечах у Вовки красовалась детально прорисованная смерть с песочными часами и кролик в сутане, держащий в лапах крест и меч. Без крови и оскала, ведь он, в отличии от наемника, никого в своей жизни не убил, не считая химеры, но, в случае необходимости, был готов постоять за себя и своих близких.

Вскоре он получил письмо, в котором было две фотографии: сердитая девчонка с длинными черными косичками и парнишка с серьезным взглядом, удивительно похожий на него самого. Вовке пока не разрешали с ними увидеться, но он был готов ждать и не боялся трудностей.

Свой двадцать первый день рождения он отмечал после работы, со своим коллективом. Благодаря физическому труду и регулярному питанию он слегка набрал мышечную массу и больше не был похож на подростка. Да и щетина стала расти гуще. Не так давно он познакомился с девушкой и планировал закончить этот вечер у нее в гостях. Мужики ржали, обвиняя его в связи с резиновой бабой, или, того хуже, а он отшучивался, чокаясь с ними стаканом с томатным соком. Не пил и его единственный приглашенный приятель, Дима Марков, задумчивый, тихий, с выгоревшими, как у старой кошки, глазами. Алкоголь часто помогает забыть, а ему очень хотелось помнить. К тому же, вспомнить еще предстояло немало…

Из-за жары двери были настежь распахнуты. Вовка топтался в фойе и нервничал. Надетая по случаю белая рубашка противно липла к спине.

Вахтерша шуршала страницами книги и периодически посматривала на него недобрым взглядом. Вскоре к нему привели двух детей: сердитую девчонку с косичками и долговязого подростка, ростом почти с него самого.

Девочка оценивающе оглядела его с ног до головы и сунула руки в карманы платья.

– Это ты, что ли, хочешь быть нашим папой?

Парень изменился в лице, обозвал ее «дурой» и первым бросился к нему. Следом устремилась сестра.

Вовка прижал их обоих, не зная, что говорить в подобных случаях. Да и не мог он ничего сказать – дыхание сперло, еще и зрение помутилось.

– Братик, ты вернулся. Ты что, плачешь? Почему ты плачешь, братик?

Вот такая получилась концовка. Всем читавшим спасибо за внимание. Ваша Злая Сова