Трое в лодке (часть 1)

Рюкзак с хабаром был почти неподъемным и это грело Русу Гусю душу. Он пер с упорством, достойным восхищения, уже представляя толстые пачки денег, которые выложит на обтрепанную стойку Сыч, вкус нехитрой похлебки и блаженную ночь в тепле. До «Скадовска» оставалось всего ничего – вдалеке уже показались заржавленные остовы портовых кранов и странная конструкция на палубе «психобаржи», сооруженная в незапамятные времена Ноем для привлечения внимания публики к своему «ковчегу». От кранов до «Скадовска» рукой подать. А там уже и деньги, и выпивка, и долгожданный отдых. Рюкзак тянул к земле, не позволяя даже толком выпрямлять натруженные ноги, которые начинало порядком потряхивать при каждом шаге. Пожалуй, стоило послушаться голос разума, советовавший припрятать часть на потом, а не рвать задницу в попытке дотащить все и сразу. Но не бросать же прямо здесь! Зря он что ли по «Железному лесу» среди «электр» ползал, зря в аномальном болоте мок, рискуя свариться в ближайшей «газировке», зря под дождем всю ночь проторчал, ожидая пока снорки не нажрутся и не оставят в покое те трупы, чтобы он мог спокойно подойти и собрать все что осталось ценное? Разумеется, не зря. Путеводной звездой замаячил вдалеке огонек костра, горящего на палубе «Скадовска» денно и нощно в любую погоду, словно маяк на берегу бушующего моря. Какие-то считанные километры по пересеченке, сначала вниз, а потом по колено в воде через укрытую сумерками топь, полную невидимых опасностей. Рус, не будучи дураком, решил забрать немного в сторону и проделать остаток пути по ровной местности – сначала по дороге до преображенского моста, потом через сам мост, мимо лесничества и кранов, а там уже можно и еще немножко помокнуть. Хоть и дольше получалось, но зато по местности, где шансов увидеть потенциальную опасность гораздо больше, как и шансов принять наиболее верное решение, чтобы ее избежать.

Энергетический напиток всегда казался Русу отвратительным на вкус – кислый, аж скулы сводит, да еще и с ароматом не пойми каких ягод, словно создатель этой бурды не мог определиться, какой будет лучше, и вбухал всего и сразу, лишь бы перебить вкус той химии, из которой она состояла. Рус отшвырнул пустую банку куда-то в кусты и не без опаски ступил на потрескавшийся асфальт.

Мост Преображенского всегда пользовался у сталкеров дурной славой как место гиблое и жуткое. Его обходили стороной, предпочитая ровной дороге продирание по буеракам по колено в грязи и риск нарваться на засевшую в густых зарослях камыша и рогоза болотную тварь, и тому было объяснение: смертоносные аномалии, облепившие мост сверху донизу, чуть ли не на всю длину. Особенно много их было со стороны лесничества. Аномалий Рус не боялся. Был конечно же рациональный страх за собственную жизнь, диктуемый элементарным инстинктом самосохранения, но так чтобы панически, нет. В свое время он походил в учениках у самого Гарика, того самого, прославившегося на всю Зону как первый, кто сумел проложить наземный путь из окрестностей завода «Юпитер» до самой Припяти. От него Рус и получил свое заурядное прозвище –  якобы ходит вразвалку, как гусь лапчатый, да еще и шею при этом вытягивает. По началу Рус обижался, но потом пришел к выводу, что гусь – птица полезная, не зря же про нее столько высказываний и поговорок: «Гуси спасли Рим», раз; «Как с гуся вода», два; «Ворона гусю подражала – ногу сломала», три. Не считая всем известного «Гусь свинье не товарищ».

Попав на вольные хлеба, Рус быстро нашел свое место под солнцем, став неплохим сборщиком всего, что плохо лежит и что представляет хотя бы минимальную денежную ценность. Кто-то из менее удачливых товарищей даже предлагал перенаречь его Пылесосом, но новая кличка не прижилась. Сказывалось то, что первую Рус получил от опытного и весьма уважаемого человека, а это дорогого стоило.

Вот и теперь, попав в весьма щекотливое положение, Гусь не потерял задора и продолжал уперто шлепать по мосту, тщательно выискивая проход между многочисленными «трамплинами» и «электрами», даже про голод и усталость забыл, ибо он птица не только гордая, но и выносливая. И вот уже по правую руку от него старая военная «Нива» со спущенными вывернутыми колесами, по левую – заветренный человеческий скелет в обрывках сталкерского комбеза, а впереди – обрыв и узкая полоска дороги, над которой реет смертоносное марево очередного вселенского оксюморона, или, в просторечье, аномалии. Рус удвоил внимание и принялся тщательно выбирать единственный правильный путь, прекрасно понимая, что второго шанса может не представиться. Последний выброс в очередной раз перекроил аномальную карту, и, по всем подсчетам, выходило, что безопасно попасть на ту сторону можно было лишь рискнув перебраться через обветшалую балюстраду и пройти всего полтора метра по самому краю моста. Или вернуться назад и обойти по низу. Гусь выбрал первое и, подтянув лямки, решительно перевалился через низкий бетонный заборчик.

Вот уж не зря говорят, что самый короткий путь в Зоне не самый безопасный, а самоуверенность – страшнейший из смертных грехов! И откуда только это ворона взялась? Спикировала откуда-то из темноты, да прямиком в морду. Вороне-то ничего – отскочила и с карканьем унеслась, а вот Гусь от неожиданности опору потерял и, выдав короткое, но емкое, «блять!», полетел вниз, каким-то чудом успев сгруппироваться, шваркнулся на сыру землю, прокатился по склону и раскинулся в стоялой грязи контуженной жабой, пытаясь ухватить хотя бы глоток воздуха. Поняв, что лежит на животе, а расправить грудь мешает тяжесть рюкзака, кое-как перевернулся на бок и выпростался из лямок. Первый вздох отдался болью. Сам того не желая, Рус издал сдавленный крик и тут же стиснул зубы, боясь привлечь чье-либо внимание к своей персоне. Хорошо, если это будет кто-то из своих, пускай и незнакомый. А если нет?..

Над проклятым мостом кружило воронье. И чего ему не спится в этот час? Рус смотрел в темное небо, желая увидеть хотя бы маленький просвет в темном занавесе грозовых туч, но не находил. Очередная попытка встать не завершилась успехом. При этом его чуть не вытошнило – нечем было. Лишь стойкий привкус шампуня после употребления бодрящего коктейля, тяжесть в голове, промозглый холод, да слабая колкая боль где-то в груди. Наверное, именно так выглядят последние минуты перед полным забвением… Рус настолько ушел в себя, что не сразу обратил внимание на тихий треск в камышах. Подошедший мужик бесцеремонно потыкал его палкой и лишь потом засветил тусклый фонарик.

– Живой, значит, – констатировал кто-то, судя по очертаниям, крупный и порядком растрепанный. – Чьих будешь?

– Местный я. Со «Скадовска». Помоги, будь другом, к доктору мне надо, – Рус выразительно покосился на свой рюкзак, прекрасно понимая, что сейчас его никому ненужная жизнь полностью зависит от решения вышедшего из темноты оборванца. А ведь тому даже до корабля его тащить не надо чтобы разжиться – достаточно просто подождать пока он испустит дух, а то и добить, чтоб не мучился. Смотря на что совести хватит. – У меня там еще есть, – попытался надавить на жадность незнакомца Гусь, – только аптечку дай, иначе кранты мне.

– Оттуда, что ли, упал? – уточнил оборванец, указав лучом фонарика на мост.

– Угу, – Рус уставился на пришлого самым жалобным взглядом, на который был способен. Он бы и слезу пустил, будь гарантия что это поможет, но мужик был явно не из впечатлительных.

– Значит так, мне брат говорил, а он у меня знающий в этих делах, что если человек упал с высоты, то двигать его нельзя – можно еще больше навредить. Ты полежи пока, а я за ним схожу. Только вставать не пытайся. Вот…

В груди у Руса весьма ощутимо екнуло и к горлу подступил комок. Хотелось крикнуть «К черту брата! Просто подставь мне плечо, помоги дойти до этой блядского судна и рюкзак с хабаром твой! У тебя, небось, и брата то никакого нет! Не хочешь помогать, так и скажи, подонок», только вот смысла особого не было: вряд ли мужик изменит свое решение после подобных слов. И он смолчал, предпочитая беречь силы на случай если пройдет кто-то более сговорчивый.

Оборванец тем временем снял с себя плащ, укрыл им Руса и принялся набрасывать сверху камыш, легко выдергивая жесткие стебли вместе с комьями грязи. Вскоре Гусь оказался надежно укрыт от чужих взглядов под толстым слоем растительности. Стало немного теплей, хоть и несло от плаща так, будто его не стирали со времен всемирного потопа.

– Это на случай, если звери. Эх, жаль, Вася со мной пойти не захотел. Все, жди…

– И кто тут у нас такой летун? Санечка, ты бы его хоть из лужи вытащил. Еще, чего доброго, птичий грипп подхватит. Ну-ка, посмотрим, кто тут у нас… замечательно…

Успевший слегка пригреться и задремать, Гусь неохотно разлепил веки и принялся разглядывать нового пришельца, благо света стало побольше. Второй мужик оказался под стать первому – такой же крупный и одетый во что горазд: штаны от австрийского «камуфла», китель от украинского, из-под него виднеется побитый молью свитер, какой-то то ли шарф, то ли бабкина шаль на шее. Завершали образ высокие резиновые сапоги не первой молодости и обтрепанный по краям брезентовый плащ. У первого, как выяснилось, наоборот, штаны были украинскими, а китель австрийским, будто они ухватили без разбору из одной кучи, не придав никакого значения комплектации. Оба носили короткие бороды, да и в целом мало чем отличались друг от друга. Разве что, у первого, того, который нашел Гуся, из-за спины выглядывала двустволка, а тело опоясывал патронташ. У второго из оружия ничего серьезного, кроме ножа и пистолета, не наблюдалось. Отличать их можно было только по речи: первый говорил серьезно, а второй шутил и балагурил почти без остановки.

– Так ты ж сам как-то рассказывал, что бывает, если посадить или даже слегка подвинуть.

– Видал, какая гуля на лбу? Прелестно.

– Очень.

– Что тут еще у нас? Перелом… еще перелом… и еще перелом… о, ссадина. Превосходно! Если бы все птицы летали, как наш дорогой… тебя как звать, птичка?

– Рус.

– Ну так вот, если бы все птицы летали как Рус, в мире остались бы одни страусы. Ну-ка, Русик, следи за пальцем… какая прелесть. Голову тоже повредил. Значит мозги есть. Санечка, нам срочно нужно вон то весло. Надеюсь, оно еще крепкое…

– Что, даже пули жалко? – Гусь всхлипнул и снова попытался встать, не желая, чтобы его добивали как собаку. – Зачем тогда весь этот театр устроили?

– А затем, что с поломанной ногой ты не дойдешь. Санечек, и еще что-нибудь подходящее найти постарайся. Ты ж мой страус! Глазки как у Васьки, когда его семью снорки растерзали. И как ты их находишь, Сань?

– Чутье.

Услыхав во второй раз за вечер о каком-то Васе, Рус немного успокоился и преисполнился надежной: раз тот жив, значит, быть может, он тоже будет… а мужики странные…

Смекалке Саниного брата можно было поаплодировать стоя. То, что он соорудил в кратчайший срок буквально из говна и палок, а точнее из весла, какой-то жерди, двух плащей, веревок и ремней, можно было смело патентовать как полезнейшее изобретение. По крайней мере, Гусь подобного никогда раньше не встречал. Все дело в том, что его конструкция оставляла руки свободными – самодельные носилки держались при помощи петель из все той же веревки, накинутой на тело крест-накрест, наподобие портупеи. Ничего сложного, на первый взгляд, но Рус бы до такого не додумался.

В далекие школьные времена на уроках НВП их учили, в том числе, различным способам транспортировки раненных. Русу тогда очень хотелось, чтобы на роль пострадавшего выбрали именно его. А что, лежишь себе на носилках обмотанный бинтом и прикидываешься шлангом пока товарищи тебя тащат. Красота. Теперь же он на собственной шкуре убеждался, что быть раненым не так уж и весело: болтаешься, как мешок с компостом, между двумя сопящими и оглядывающимися по сторонам людьми, совершенно беспомощный и полностью от них зависящий, а из развлечения – только в небо смотреть.

От «промедола» мутилось сознание, но даже в таком состоянии Гусь понял, что несут его не туда.

– Кажется, «Скадовск» там, – он указал в нужном направлении и снова пристроил перебинтованную руку на груди.

– А ты знаешь, что на «Скадовске» не человеческий врач сидит, а ветеринар? Его учили у коров запоры лечить, а не людей на ноги ставить.

– Слышал. Но ведь у него же опыт. Давно уже на людей перешел. Еще когда меня Гарик впервые сюда привел, он уже там сидел. Знаете Гарика?

– Так если тебе все равно, кто тебя будет лечить, какая тебе разница?

– Хотелось бы в привычном месте оказаться.

– Заткнитесь пожалуйста. Я из-за вас округу не слышу.

– Извини, Санек.

До этой ночи Рус думал, что неплохо знает Затон и его окрестности. Оказалось, что нет. Вскоре он совершенно перестал узнавать окружающую местность. Он списал это на временный провал в памяти из-за того, что сильно приложился обо что-то головой, и решил не заморачиваться: нужно будет – отыщет дорожку.

– Ну как тебе?

Они специально встали так, чтобы Русу было удобнее смотреть, даже приподняли носилки с одного края. А посмотреть было на что: ушедший по самую ватерлинию в грязь буксир, там и сям изъеденный ржавчиной, выглядел на фоне светлеющего неба внушительно, подобно черепу древнего исполина. Покрышки, которыми были обвешаны его борта, от времени обветшали и немного скукожились, по самим бортам зацепились упрямые стебли вьющихся растений, рядом вырос кустарник, а на палубе там и сям торчала высокая трава. Земля понемногу затягивала в себя этого представителя древней могущественной цивилизации, но даже ей не хватало сил, чтобы справиться с его мощью.

– Здесь тебе не «Скадовск», конечно, но тоже весьма достойная посудина…

– Опять где-то дырку нашел, – перебил Саня.

– О, Васька. Ты как оттуда выбрался, негодник?

Лохматый псевдопес присел на передние лапы, будто поклонился, и принялся радостно вилять хвостом и носиться вокруг, ластясь то к одному, то к другому. Потом обнюхал оторопевшего Руса, дружелюбно ткнулся носом ему в щеку и потрусил вперед.

Они остановились у кормы, опустили носилки на землю и выбрались из своей «сбруи». Санин брат взобрался на палубу, втащил наверх Руса, словно тюк, достал откуда-то гаечный ключ и принялся откручивать какие-то лишь ему известные гайки сбоку от двери. Только теперь Рус увидел у него на спине свой рюкзак. А он-то думал, что странные мужики припрятали его где-то под мостом, уж больно быстро они шли.

Дверь отворилась почти без скрипа – петли явно были смазаны, что не вязалось со внешним обликом судна и навевало на мысли, что бывают они здесь часто.

– Ты его пока в «залу» отнеси, а я разберу эту фиговину и приду.

Суровый Саша угукнул, нацепил на лоб фонарик и подхватил Руса на руки. Его брат тут же выдал шуточку про жениха и невесту, от которой Гусь смутился, не зная, куда деть глаза от стыда. Саша остался абсолютно спокоен, даже бровью не повел.

– Как говорится, добро пожаловать.

Внутри буксир сохранился гораздо лучше: краска хоть местами и слезла, но почти не выцвела, на стенах сохранились надписи и таблички, мусора на полу практически не было, да и в самом воздухе витал запах мазута и солярки, мешающийся с чем-то съедобным, словно на камбузе еще совсем недавно готовили. Спустившись по трапу и миновав короткий коридорчик, Саня уверенно дернул ручку и перешагнул через высокий порог – комингс. Оказавшись в небольшой, скромно обставленной кают-компании, он уложил Руса на узкий диванчик и принялся разжигать на низком столике керосиновую лампу. Сам столик был застелен ветхой плюшевой скатертью желтого цвета, на которой были нарисованы розочки. Помимо лампы на столике стояли массивная стеклянная пепельница и высокая хрустальная ваза с букетом полевых цветов, и лежало несколько старых журналов.

Псевдопес проскользнул следом и улегся на коврике в углу.

– Что, необычно здесь такое увидеть? – заметил его реакцию Саша. –  Юрка красоту любит. И раньше любил. Но раньше было нельзя, а теперь можно. Мне тоже нравится.

– Юрка, значит. Вы ведь мне так и не представились. Только он твое имя раз двадцать на все лады произнес, а ты его ни разу.

Саша плавно переместился к металлическому шкафчику, достал и разжег примус, поставил чайник и принялся открывать консервы.

– Раньше у нас их не было. А потом мы их друг другу придумали, – тихо произнес он, не оборачиваясь, продолжая ковырять ножом банку. – Мы не привыкли представляться.

– Не было? Такого не бывает.

– Были клички. А имен не было. Его звали Ливси – был такой доктор в одной книжке. Он тоже умеет лечить, но откуда – не помнит. Если бы он не был уверен, что справится, мы бы отнесли тебя на «Скадовск», к тому ветеринару.

– А тебя как звали?

– Трактор. Нас тогда много таких было. Кто погиб, кто к кому-то прибился. Мы с ним больше не хотели жить по чужим законам и правилам, и поэтому мы…

– Русик, как бы так спросить, чтоб ты не обиделся, – донесся из коридора бодрый голос Юрки, – ты кирпичей, что ли, где-то наворовал? Я, пока донес, думал, что у меня позвоночник в трусы высыплется.

– Теперь это наше.

– Ой, так это наши подарки? Как мило. Так что ж ты сразу не сказал, Санек? Мне было бы гораздо легче. Своя ноша-то, как известно, не тянет. Ну да ладно. Давай открывать?

– Открывай.

Юрка уселся прямо на пол и принялся разбирать рюкзак.

– Так, что тут у нас? – К бликам хрусталя добавилось мерцание рассыпанных по столику артефактов в количестве семи штук – Рус планировал выручить за них неплохие деньги. – Красота. Пригодится. А вот этим мы не пользуемся, – указал он на лежащие на дне свертки патронов, автоматные магазины, оптические прицелы и глушители. – Но зато это можно продать и купить то, чего хочется. В разумных пределах. Сань, ты чего бы хотел?

– Киевский торт.

– А где его купить?

– В Киеве, Юр. Но нас с тобой туда не пустят. Мы теперь местные жители. Мы, а не этот… страусенок. Ты обещал им заняться.

– Да, точно. Но сейчас он больше на картошку похож. Такой же грязный.

– Вася тоже был грязный…

… Вторые сутки без сна доконали его окончательно. Действие энергетика прошло и бодрствовать становилось все труднее. А тут еще этот укол, без которого он бы уже на стенку полез… Рус то полностью выпадал из реальности, то впадал в полудрему, чувствуя, как его ворочают, стаскивают одежду, протирают чем-то влажным, заново перевязывают, слышал обрывки фраз, шорохи, стуки, звон, скрежет когтей, далекий выстрел… а потом перестал…

Продолжение следует…